saniterni den

 

pushkinskaya karta bileti

 


«Близ Симонова монастыря есть пруд, осенённый деревьями, – вспоминал Карамзин в 1817 году. – За 25 лет перед сим сочинил я там «Бедную Лизу», сказку весьма незамысловатую, но столь счастливую для молодого автора…».

У «Бедной Лизы» действительно счастливая судьба. Она была написана в 1792 году, и первые читатели повести восприняли историю Лизы как реальную трагедию современницы — не случайно пруд под стенами Симонова монастыря получил название Лизина пруда. Написанная более 200 лет назад, повесть не знала за эти два века ни забвения, ни утраты читательской любви.

С этой повести началась новая эпоха в русской литературе, новая русская проза. Она была написана Карамзиным в решающий период его жизни, когда он подводил итог всем предыдущим мыслям, планам, убеждениям и определял своё будущее. В «Бедной Лизе отразились его самые заветные мысли и убеждения, которых он придерживался до конца дней своих. Герои Карамзина важны, прежде всего, способностью любить, отдаваться чувствам.

«Ах! Я люблю те предметы, которые трогают моё сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!» – писал Карамзин.

В «Бедной Лизе» Карамзин первый у нас высказал то «новое слово», которое немцам сказал Гёте в своем «Вертере». Таким «новым словом» было в повести самоубийство героини. Русская публика, привыкшая в старых романах к утешительным развязкам в виде свадеб, поверившая, что добродетель всегда награждается, а порок наказывается, впервые в этой повести встретилась с горькой правдой жизни.

«Бедная Лиза» подкупала русского читателя и тем, что рассказывала о реальной русской жизни, не о каком-то городе N, а со страниц повести перед нами вставал хорошо знакомый каждому москвичу Симонов монастырь, он узнавал берёзовую рощу и луг, где стояла хижина, и окружённый старыми ивами монастырский пруд – место гибели бедной девушки. Эти точные описания предавали особую достоверность всей изображаемой истории. Даже то, что Лиза продавала лесные цветы, было новой чертой быта: в одной из статей Карамзин сообщает, что торговать букетами диких цветов начали в Москве лишь за год-два до создания повести.

Немалое значение имело и то, что автор учил своих читателей находить и чувствовать красоту природы, родной, а не где-нибудь в экзотических странах.

Итак, перенесёмся же с вами вновь в век 18-й и насладимся покойным нетленным карамзинским слогом…

БЕДНАЯ ЛИЗА

Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели — куда глаза глядят — по лу­гам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты. Но всего приятнее для меня то место, на котором возвыша­ются мрачные, готические башни Си...нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Мо­скву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфите­атра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу вознося­щихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые, цвету­щие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая ре­ка, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шу­мящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом.

На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые па­стухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообраз­ные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим.

Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горе­вать вместе с природою. Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий. Там …внимаю глухому стону вре­мен, бездною минувшего поглощенных. Иногда вхожу в келии и представляю себе тех, которые в них жили,— пе­чальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонив­шего колена перед распятием и молящегося о скором раз­решении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости. Там юный монах — с бледным лицом, с томным взором — смотрит в поле сквозь решетку окна, видит веселых птичек, свободно плавающих в море возду­ха, видит — и проливает горькие слезы из глаз своих. Тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отече­ства — печальную историю тех времен, когда свирепые та­тары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как без­защитная вдовица, от одного бога ожидала помощи в лю­тых своих бедствиях.

Но всего чаще привлекает меня к стенам Симонова мо­настыря воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!

Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хи­жина, без дверей, без окончив, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась. В этой хижине лет за тридцать перед сим жила прекрасная, любезная Лиза с старушкою, ма­терью своею.

Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, по­тому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всег­да трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худо обрабатывала по­ле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно про­ливая слезы о смерти мужа своего — ибо и крестьянки лю­бить умеют! — день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать. Одна Лиза, которая осталась после отца пятнадцати лет,— одна Лиза, не щадя своей нежной моло­дости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь — ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды — и продавала их в Москве. Чувстви­тельная, добрая старушка, видя неутомимость дочери, ча­сто прижимала ее к слабо биющемуся сердцу, называла божескою милостию, кормилицею, отрадою старости своей и молила бога, чтобы он наградил ее за все то, что она делает для матери.

«Бог дал мне руки, чтобы работать,— говорила Ли­за,— ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою. Перестань только крушиться, перестань плакать; слезы наши не оживят батюшки».

«На том свете, любезная Лиза,— отвечала горестная старуш­ка,— на том свете перестану я плакать. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца твоего. Только теперь не хочу умереть — что с тобою без меня будет? На кого тебя покинуть? Нет, дай бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется доб­рый человек. Тогда благослови вас, милых детей моих, пе­рекрещусь и спокойно лягу в сырую землю».

Прошло два года после смерти отца Лизина. Луга по­крылись цветами, И Лиза пришла в Москву с ландыша­ми. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала ему цветы — и за­краснелась. «Ты продаешь их, девушка?» — спросил он с улыбкою. «Продаю»,— отвечала она. «А что тебе надоб­но?» — «Пять копеек».— «Это слишком дешево. Вот тебе рубль». Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на моло­дого человека,— еще более закраснелась и, потупив гла­за в землю, сказала ему, что она не возьмет рубля. «Для чего же?» — «Мне не надобно лишнего».—«Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной де­вушки, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтобы ты рвала их только для меня». Лиза от­дала цветы, взяла пять копеек, поклонилась и хотела ид­ти, но незнакомец остановил ее за руку. «Куда же ты пойдешь, девушка?» — «Домой».— «А где дом твой?» Лиза сказала, где она живет, сказала и пошла. Молодой человек не хотел удерживать ее, может быть для того, что мимо ходящие начали останавливаться и, смотря на них, ковар­но усмехались.

Лиза, пришедши домой, рассказала матери, что с нею случилось. «Ты хорошо сделала, что не взяла рубля. Мо­жет быть, это был какой-нибудь дурной человек...» — «Ах нет, матушка! Я этого не думаю. У него такое доброе лицо, такой голос...» — «Однако ж, Лиза, лучше кормиться тру­дами своими и ничего не брать даром. Ты еще не знаешь, друг мой, как злые люди могут обидеть бедную девушку!

На другой день нарвала Лиза самых лучших ланды­шей и опять пошла с ними в город. Глаза ее тихонько чего-то искали.

Многие хотели у нее купить цветы, но она отвечала, что они непродажные, и смотрела то в ту, то в другую сторону. Наступил вечер, надлежало возвратиться домой, и цветы были брошены в Москву-реку. «Никто не владей вами!» — сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть в серд­це своем.

На другой день ввечеру сидела она под окном, пряла и тихим голосом пела жалобные песни, но вдруг вскочила и закричала: «Ах!..» Молодой незнакомец стоял под ок­ном.

«Что с тобой сделалось?» — спросила испугавшаяся мать, которая подле нее сидела. «Ничего, матушка,— отвечала Лиза робким голосом,— я только его увиде­ла».— «Кого?» — «Того господина, который купил у меня цветы».

Старуха выглянула в окно. Молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нем ниче­го, кроме хорошего. «Здравствуй, добрая старушка! —-сказал он.— Я очень устал; нет ли у тебя свежего мо­лока?» Услужливая Лиза, не дождавшись ответа от ма­тери своей — может быть, для того, что она его знала наперед,— побежала на погреб — принесла чистую крин­ку, покрытую чистым деревянным кружком,— схватила стакан, вымыла, вытерла его белым полотенцем, налила и подала в окно, но сама смотрела в землю. Незнакомец выпил — и нектар из рук Гебы не мог бы показаться ему вкуснее. Всякий догадается, что он после того благода­рил Лизу, и благодарил не столько словами, сколько взо­рами.

Между тем добродушная старушка успела рассказать ему о своем горе и утешении — о смерти мужа и о милых свойствах дочери своей, об ее трудолюбии и нежности, и проч. и проч. Он слушал ее со вниманием, но глаза его были — нужно ли сказывать где? И Лиза, робкая Лиза посматривала изредка на молодого человека; но не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза ее обращались к земле, встречаясь с его взором.— «Мне хотелось бы,— сказал он матери,— чтобы дочь твоя никому, кроме меня, не продавала своей работы. Таким образом, ей незачем будет часто ходить в город, и ты не принуждена будешь с нею расставаться. Я сам по временам Могу заходить к вам». Тут в глазах Лизиных блеснула радость, которую она тщетно сокрыть хотела; щеки ее пылали, как заря в ясный летний вечер; она смо­трела на левый рукав свой и щипала его правою рукою. Старушка с охотою приняла сие предложение, не подозре­вая в нем никакого худого намерения, и уверяла незна­комца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязан­ные Лизой, бывают отменно хороши и носятся долее вся­ких других.

Становилось темно, и молодой человек хотел уже идти. «Да как же нам называть тебя, добрый, ласковый ба­рин?» — спросила старуха. «Меня зовут Эрастом»,— отве­чал он. «Эрастом,— сказала тихонько Лиза,— Эрастом!» Она раз пять повторила сие имя, как будто бы стараясь затвердить его. Эраст простился с ними до свидания и по­шел. Лиза провожала его глазами, а мать сидела в задум­чивости и, взяв за руку дочь свою, сказала ей: «Ах, Лиза! Как он хорош и добр! Если бы жених твой был таков!» Все Лизино сердце затрепетало. «Матушка! Матушка! Как этому статься? Он барин, а между крестьянами...» — Лиза не договорила речи своей.

Теперь читатель должен знать, что сей молодой человек, сей Эраст, был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о сво­ем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою. Красота Ли­зы при первой встрече сделала впечатление в его сердце. Он читывал романы, идиллии, имел довольно живое вооб­ражение и часто переселялся мысленно в те времена (быв­шие или не бывшие), в которые, если верить стихотвор­цам, все люди беспечно гуляли по лугам, купались в чи­стых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под розами и миртами и в счастливой праздности все дни свои провождали. Ему казалось, что он нашел в Лизе то, чего сердце его давно искало. «Натура призывает меня в свои объятия, к чистым своим радостям»,— думал он и решил­ся — по крайней мере на время — оставить большой свет.

Обратимся к Лизе. Наступила ночь — мать благослови­ла дочь свою и пожелала ей кроткого сна, но на сей раз желание ее не исполнилось: Лиза спала очень худо. Новый гость души ее столь живо ей представлял­ся, что она почти всякую минуту просыпалась, просыпа­лась и вздыхала. Еще до восхождения солнечного Лиза встала, сошла на берег Москвы-реки, села на траве и, подгорюнившись, смотрела на белые туманы, которые волно­вались в воздухе и, подымаясь вверх, оставляли блестящие капли на зеленом покрове натуры. Везде царствовала ти­шина. Но скоро восходящее светило дня пробудило все творение: рощи, кусточки оживились, птички вспорхнули и запели, цветы подняли свои головки, чтобы напиться животворными лучами света. Но Лиза все еще сидела подгорюнившись. Ах, Лиза, Лиза! Что с тобою сделалось? До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась утром, и чистая, радостная душа све­тилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в кап­лях росы небесной; но теперь ты задумчива, и общая ра­дость природы чужда твоему сердцу.— Между тем моло­дой пастух по берегу реки гнал стадо, играя на свирели. Лиза устремила на него взор свой и думала: «Если бы тот, кто занимает теперь мысли мои, рожден был простым крестьянином, пастухом,— и если бы он теперь мимо меня гнал стадо свое: ах! я поклонилась бы ему с улыбкою и сказала бы приветливо: «Здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь ты стадо свое? И здесь растет зеленая трава для овец твоих, и здесь алеют цветы, из которых можно сплести венок для шляпы твоей». Он взглянул бы на меня с видом ласковым — взял бы, может быть, руку мою... Меч­та!» Пастух, играя на свирели, прошел мимо и с пестрым стадом своим скрылся за ближним холмом.

Вдруг Лиза услышала шум весел — взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке — Эраста.

Все жилки в ней забились, и, конечно, не от страха. Она встала, хотела идти, но не могла. Эраст выскочил на берег, подошел к Лизе и — мечта ее отчасти исполнилась: ибо он взглянул на нее с видом ласковым, взял ее за ру­ку... А Лиза, Лиза стояла с потупленным взором, с огнен­ными щеками, с трепещущим сердцем — не могла отнять у него руки, не могла отворотиться, когда он приближался к ней с розовыми губами своими... Ах! Он поцеловал ее, по­целовал с таким жаром, что вся вселенная показалась ей в огне горящею! «Милая Лиза! — сказал Эраст.— Я люблю тебя!», и сии слова отозвались во глубине души ее, как небесная, восхитительная музыка; она едва смела верить ушам своим и...

Но я бросаю кисть. Скажу только, что в сию минуту восторга исчезла Лизина робость — Эраст узнал, что он любим, любим страстно новым, чистым, открытым серд­цем.

Они сидели на траве, и так, что между ими оставалось не много места, смотрели друг другу в глаза, говорили друг другу: «Люби меня!», и два часа показались им ми­гом. Наконец Лиза вспомнила, что мать ее может об ней беспокоиться. Надлежало расстаться. «Ах, Эраст! — сказа­ла она. – Всегда ли ты будешь любить меня?» — «Всегда, милая Лиза, всегда!» — отвечал он. «И ты можешь мне дать в этом клятву?» — «Могу, любезная Лиза, могу!» — «Нет! Мне не надобно клятвы. Я верю тебе, Эраст, верю. Ужели ты обманешь бедную Лизу? Ведь этому нельзя быть?» — «Нельзя, нельзя, милая Лиза!» — «Как я сча­стлива, и как обрадуется матушка, когда узнает, что ты меня любишь!» — «Ах нет, Лиза! Ей не надобно ничего сказывать».— «Для чего же?» — «Старые люди бывают по­дозрительны. Она вообразит себе что-нибудь худое».— «Нельзя статься».— «Однако прошу тебя не говорить ей об этом ни слова».— «Хорошо: надобно тебя послушать­ся, хотя мне и не хотелось бы ничего таить от нее».

Они простились, поцеловались в последний раз и обе­щались всякий день ввечеру видеться или на берегу реки, или в березовой роще, или где-нибудь близ Лизиной хи­жины, только верно, непременно видеться. Лиза пошла, но глаза ее сто раз обращались на Эраста, который все еще стоял на берегу и смотрел вслед за нею.

Лиза возвратилась в хижину свою совсем не в таком расположении, в каком из нее вышла. На лице и во всех ее движениях обнаруживалась сердечная радость. «Он меня любит!» — думала она и восхищалась сею мыслию. «Ах, матушка! — сказала Лиза матери своей, которая лишь только проснулась.— Ах, матушка! Какое прекрас­ное утро! Как все весело в поле! Никогда жаворонки так хорошо не певали, никогда солнце так светло не сияло, никогда цветы так приятно не пахли!» Старушка, подпи­раясь клюкою, вышла на луг, чтобы насладиться утром, которое Лиза такими прелестными красками описывала. Оно в самом деле показалось ей отменно приятным; лю­безная дочь весельем своим развеселяла для нее всю на­туру. «Ах, Лиза! — говорила она.— Как все хорошо у гос­пода бога! Шестой десяток доживаю на свете, а все еще не могу наглядеться на дела господни, не могу наглядеться на чистое небо, похожее на высокий шатер, и на землю, которая всякий год новою травою и новыми цветами по­крывается. Надобно, чтобы царь небесный очень любил человека, когда он так хорошо убрал для него здешний свет.

После сего Эраст и Лиза, боясь не сдержать слова своего, всякий вечер виделись (тогда, как Лизина мать ложилась спать) или на берегу реки, или в березовой ро­ще, но всего чаще под тению столетних дубов (саженях в осьмидесяти от хижины. Там часто тихая луна, сквозь зеленые ветви, посребряла лу­чами своими светлые Лизины волосы, которыми играли зефиры и рука милого друга; Они обнимались — но целомудренная, стыдливая Цинтия не скрывалась от них за облако: чисты и непорочны были их объятия. «Когда ты,— говорила Лиза Эрасту,— когда ты скажешь мне: «Люблю тебя, друг мой!», когда прижмешь меня к своему сердцу и взглянешь на меня умильными своими глазами, ах! тогда бывает мне так хорошо, так хорошо, что я себя забываю, забываю все, кроме Эраста. Чудно! Чудно, мой друг, что я, не знав тебя, могла жить спокойно и весело! Теперь мне это непонятно, теперь думаю, что без тебя жизнь не жизнь, а грусть и скука.

Эраст восхи­щался своей пастушкой — так называл Лизу — и, видя, сколь она любит его, казался сам себе любезнее. Все бле­стящие забавы большого света представлялись ему ни­чтожными в сравнении с теми удовольствиями, которыми страстная дружба невинной души питала сердце его. G от­вращением помышлял он о презрительном сладострастии, которым прежде упивались его чувства. «Я буду жить с Лизою, как брат с сестрою,— думал он,— не употреблю во зло любви ее и буду всегда счастлив!»

Безрассудный моло­дой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?

Лиза требовала, чтобы Эраст часто посещал мать её. «Я люблю ее,— говорила она,— и хочу ей добра, а мне кажется, что видеть тебя есть великое благополучие для всякого». Старушка в самом деле всегда радовалась, ког­да его видела. Она любила говорить с ним о покойном муже и рассказывать ему о днях своей молодости, о том, как она в первый раз встретилась с милым своим Ива­ном, как он полюбил ее и в какой любви, в каком согла­сии жил с нею. Эраст слушал ее с непритворным удовольствием. Он покупал у нее Ли­зину работу и хотел всегда платить в десять раз дороже назначаемой ею цены, но старушка никогда не брала лиш­него.

Таким образом прошло несколько недель. Однажды ввечеру Эраст долго ждал своей Лизы. Наконец пришла она, но так невесела, что он испугался; глаза ее от слез покраснели. «Лиза, Лиза! Что с тобою сделалось?» — «Ах, Эраст! Я плакала!» — «О чем? Что такое?» — «Я дол­жна сказать тебе все. За меня сватается жених, сын бога­того крестьянина из соседней деревни; матушка хочет, чтобы я за него вышла».— «И ты соглашаешься?» — «Же­стокий! Можешь ли об этом спрашивать? Да, мне жаль матушки; она плачет и говорит, что я не хочу ее спокой­ствия, что она будет мучиться при смерти, если не выдаст меня при себе замуж. Ах! Матушка не знает, что у меня есть такой милый друг!» Эраст целовал Лизу, говорил, что ее счастие дороже ему всего на свете, что по смерти матери ее он возьмет ее к себе и будет жить с нею неразлучно, в деревне и в дремучих лесах, как в раю. «Однако ж тебе нельзя быть моим мужем!» — сказала Лиза с тихим вздо­хом. «Почему же?» — «Я крестьянка».—«Ты обижаешь меня. Для твоего друга важнее всего душа, чувствитель­ная невинная душа,— и Лиза будет всегда ближайшая к моему сердцу».

Она бросилась в его объятия — и в сей час надлежало погибнуть непорочности! Эраст чувствовал необыкновен­ное волнение в крови своей — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною — никогда ласки ее не трогали его так сильно — никогда ее поцелуи не были столь пламен­ны — она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания — ни одной звез­дочки не сияло на небе — никакой луч не мог осветить заблуждения.— Эраст чувствует в себе трепет — Лиза так­же, не зная, отчего, не зная, что с нею делается... Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где — твоя невин­ность?

Заблуждение прошло в одну минуту. Лиза не пони­мала чувств своих, удивлялась и спрашивала. Эраст мол­чал — искал слов и не находил их. Между тем блеснула молния и грянул гром. Лиза вся задрожала. «Эраст, Эраст! — сказала она.— Мне страшно! Я боюсь, чтобы гром не убил меня, как преступ­ницу!» Грозно шумела буря, дождь лился из черных об­лаков — казалось, что натура сетовала о потерянной Лизиной невинности. Эраст старался успокоить Лизу и про­водил ее до хижины. Слезы катились из глаз ее, когда она прощалась с ним. «Ах, Эраст! Уверь меня, что мы будем по-прежнему счастливы!» — «Будем, Лиза, будем!» —от­вечал он.— «Дай бог! Мне нельзя не верить словам твоим: ведь я люблю тебя! Только в сердце моем... Но полно! Про­сти! Завтра, завтра увидимся».

Свидания их продолжались; но как все переменилось! Эраст не мог уже доволен быть одними невинными ласка­ми своей Лизы — одними ее любви исполненными взора­ми — одним прикосновением руки, одним поцелуем, од­ними чистыми объятиями. Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не мог,— а кто знает сердце свое, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех же­ланий есть самое опасное искушение любви. Лиза не была уже для Эраста сим ангелом непорочности, который пре­жде воспалял его воображение и восхищал душу. Плато­ническая любовь уступила место таким чувствам, кото­рыми он не мог гордиться, и которые были для него уже не новы.

Наконец пять дней сряду она не видела его и была в величайшем беспокойстве; в шестой пришел он с печаль­ным лицом и сказал: «Любезная Лиза! Мне должно на несколько времени с тобою проститься. Ты знаешь, что у нас война, я в службе, полк мой идет в поход». Лиза побледнела и едва не упала в обморок.

«Тебе нельзя остаться?» — «Могу,— отвечал он,— но только с величай­шим бесславием, с величайшим пятном для моей чести. Все будут презирать меня; все будут гнушаться мною, как трусом, как недостойным сыном отечества».— «Ах, когда так,— сказала Лиза,— то поезжай, поезжай, куда бог ве­лит!(…)Любезный, милый Эраст! Помни, помни свою бедную Ли­зу, которая любит тебя более, нежели самое себя!»

Но я не могу описать всего, что они при сем случае говорили. На другой день надлежало быть последнему сви­данию.

Эраст хотел проститься и с Лизиною матерью, кото­рая не могла от слез удержаться, слыша, что ласковый, пригожий барин ее должен ехать на войну. Старушка осыпала его благословениями. «Дай господи,— говорила она,— чтобы ты к нам благополучно возвратился, и чтобы я тебя еще раз увидела в здешней жизни! Авось-либо моя Лиза к тому времени найдет себе жениха по мыслям. Как бы я благодарила бога, если б ты приехал к нашей свадьбе! Когда же у Лизы будут дети, знай, барин, что ты должен крестить их! Ах! Мне бы очень хотелось дожить до это­го!» Лиза стояла подле матери и не смела взглянуть на нее. Читатель легко может вообразить себе, что она чув­ствовала в сию минуту.

Но что же чувствовала она тогда, когда Эраст, обняв ее в последний раз, в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: «Прости, Лиза!..» Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого ду­ба, держа в объятиях свою бедную, томную, горестную подругу, которая, прощаясь с ним, прощалась с душою своею. Вся натура пребывала в молчании.

Лиза рыдала, оставленная, бедная, лишилась чувств и памяти.

Она пришла в себя — и свет показался ей уныл и печа­лен. Все приятности натуры сокрылись для нее вместе с любезным ее сердцу. Уже хотела она бежать за Эрастом, но мысль: «У меня есть мать!» — оста­новила ее. Лиза вздохнула и, преклонив голову, тихими шагами пошла к своей хижине. С сего часа дни ее были днями тоски и горести, которую надлежало скрывать от нежной матери: тем более страдало сердце ее! Тогда толь­ко облегчалось оно, когда Лиза, уединяясь в густоту леса, могла свободно проливать слезы и стенать о разлуке с ми­лым.

Таким образом прошло около двух ме­сяцев.

В один день Лиза должна была идти в Москву, затем чтобы купить розовой воды, которою мать ее лечила глаза свои. На одной из больших улиц встретилась ей великолепная карета, и в сей карете увидела она Эраста. «Ах!» — закричала Лиза и бросилась к нему, но карета проехала мимо и поворотила на двор. Эраст вышел и хотел уже идти на крыльцо огромного дома, как вдруг почувствовал себя в Лизиных объятиях. Он побледнел — потом, не отвечая ни слова на ее восклицания, взял ее за руку, привел в свой кабинет, запер дверь и сказал ей: «Лиза! Обстоятельства переменились; я помолвил жениться; ты должна оставить меня в покое и для собственного своего спокойствия за­быть меня. Я любил тебя и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра. Вот сто рублей — возьми их,— он поло­жил ей деньги в карман,— позволь мне поцеловать тебя в последний раз — и поди домой». Прежде, нежели Лиза могла опомниться, он вывел ее из кабинета и сказал слуге: «Проводи эту девушку со двора».

Сердце мое обливается кровью в сию минуту. Я забы­ваю человека в Эрасте — готов проклинать его — но язык мой не движется — смотрю на него, и слеза катится по ли­цу, моему. Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль!

Итак, Эраст обманул Лизу, сказав ей, что он едет в армию? Нет, он в самом деле был в армии, но, вместо того чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл почти все свое имение. Скоро заключили мир, и Эраст воз­вратился в Москву, отягченный долгами. Ему оставался один способ поправить свои обстоятельства — жениться на пожилой богатой вдове, которая давно была влюблена в него. Он решился на то и переехал жить к ней в дом, по­святив искренний вздох Лизе своей. Но все сие может ли оправдать его?

Лиза очутилась на улице, и в таком положении, кото­рого никакое перо описать не может. «Он, он выгнал ме­ня? Он любит другую? Я погибла!»—вот ее мысли, ее чувства! Жестокий обморок перервал их на время. «Мне нельзя жить,—думала Лиза,— нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедную!.. Нет! Небо не падает; земля не ко­леблется! Горе мне!» Она вышла из города и вдруг уви­дела себя на берегу глубокого пруда, под тению древ­них дубов, которые за несколько недель перед тем были безмолвными свидетелями ее восторгов. Сие воспомина­ние потрясло ее душу; страшнейшее сердечное мучение изобразилось на лице ее. Но через несколько минут по­грузилась она в некоторую задумчивость — осмотрелась вокруг себя, увидела дочь своего соседа (пятнадцатилет­нюю девушку), идущую по дороге,—кликнула ее, выну­ла из кармана десять империалов и, подавая ей, сказа­ла: «Любезная Анюта, любезная подружка! Отнеси эти деньги к матушке — они не краденые — скажи ей, что Лиза против нее виновата, что я таила от нее любовь свою к одному жестокому человеку,— к Э... На что знать его имя? — Скажи, что он изменил мне,— попроси, чтобы она меня простила,— бог будет ее помощником, поцелуй у нее руку так, как я теперь твою целую, скажи, что бедная Лиза велела поцеловать ее,— скажи, что я...»

Тут она бросилась в воду. Анюта закричала, заплакала, но не могла спасти ее, побежала в деревню — собрались люди и вытащили Ли­зу, но она была уже мертвая.

Таким образом скончала жизнь свою прекрасная ду­шою и телом. Когда мы там в новой жизни увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!

Ее погребли близ пруда, под мрачным дубом, и поста­вили деревянный крест на ее могиле. Тут часто сижу в задумчивости, опершись на вместилище Лизина праха; в глазах моих струится пруд; надо мною шумят листья.

Лизина мать услышала о страшной смерти дочери сво­ей, и кровь ее от ужаса охладела — глаза навек закрылись. Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные посе­ляне, слыша по ночам сей шум, говорят: «Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!»

Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могиле. Теперь, может быть, они уже примирились!

Это была последняя страница повести.

Что же нового открыл Карамзин в своей незамысловатой «Бедной Лизе»? Наверное, прежде всего это способность любить, отдаваться чувствам, «ибо и крестьянки любить умеют!». Судит ли он своих героев? Морализирует? Вряд ли. Скорее, смотрит с грустью им вслед, сочувствуя им обоим, их молодости. Вечные человеческие истины – любовь и верность, доверие и измена, порядочность и бесчестие – они важны при простоте внешнего сюжета, и впервые зажили на страницах прозы Карамзина и продолжили дальше жить у Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого и будут жить всегда…


Решаем вместе
Не убран мусор, яма на дороге, не горит фонарь? Столкнулись с проблемой — сообщите о ней!

Центр профессионального развития

ZPO

Пушкинская карта

 

Pushkinskaya karta
 

Чтобы оценить условия предоставления услуг используйте QR-код или перейдите по ссылке ниже

ozenka kachestva

https://bus.gov.ru/organizations/1225537

Букинистическая лавка

bookLavka

Информация для населения

logoLitRESs

dost

Национальный проект Культура

kulturalogotip2

projectnaKultura

strategija razvitija

Подписаться на новости

Ваш email:

Мы в соцсетях

Детский телефон доверия

logo -desktop

Партнеры

 
NEB prezlib ulmincult arbicon korunb bannerCLRF.nlr.ru telefon new 
 polpred ban 88 libnet rba korbis Изучение немецкого языка в отделениях Goethe-Institut в Германии konfRossii atom  SoyuzPisateleiRossii infanoj